Отец Арсений. Михей

Серый лагерь загудел на заре и построили в шеренгу солдат,
По сугробам калымы в январе, постучал в ворота новый этап.
Побежали вдоль шеренги зэка, руки стиснув у себя за спиной.
В даль туманную неслись облака, развлекаясь в небе с тусклой звездой.
Печи жаркие в бараке горят, в них какой-то дед дровишки кладёт,
А с этапа трое зэков лежат и из них никто давно не встаёт.

Луна, как икона, тайга чёрной зоной,
На снежных просторах, где лёд из узоров.
 
Трое зэков помирают совсем, среди их один по кличке Михей.
Помогал спокойно, молча им всем странный дед со странной верой своей.
Он носил им воду ночью и днём, он кормил их хоть и сам голодал,
А ночами, согреваясь огнём, он не спал и всё молитвы читал.
Тиф в те годы по Сибири гулял и косил людей тупою косой.
Содрогнулись от смертей лагеря, жгли костры по лагерям полосой.
 
Странный дед, молясь, один не болел, все дни валивал под угрозы и смех.
И ругался чуть очнувшись Михей, и орал: "Ты, падла, гнёшься при всех".
А старик всегда спокойно смотрел и добро искрилось в синих глазах,
Стал ругаться чуть поменьше Михей и притих давно замёрзший барак.
 
А весной, когда чуть двинулся лёд, когда солнце стало греть, наконец,
Воротились зэки ночью с работ и сказал Михей: "Спасибо, отец."

Луна, как икона, тайга чёрной зоной,
На снежных просторах, где лёд из узоров.